Икона, пригвожденная к растущему дереву

Рассказ о Несокрушимости
Нашей Церкви

Давно это было.
Осенью, когда весь мир листьев, в садах, в самой чаще нашего леса взялась всеми чистыми оттенками красного, желтого и бледно-зеленого цвета. Осень новой красотой победила окончательно и стала везде, где бы мы только не жили. Вот в какое время по осеннему разноцветному туннелю лесной дороги, по яркому ковру чистой листвы двигался колхозный трактор с бульдозерной навеской и направлялся он через гору и вниз, в село Сурково. Или Суркино.
Председателем было дано задание взять и побыстрее разровнять бульдозером этот намозоливший глаза начальству несуразный глиняный сарай, точнее остатки бывшей кузни. На этой неделе по главной дороге колхоза проедут высокие областные чины, чтобы вручить переходящий приз победителям соцсоревнования.
А эта кузница хромого дяди Миши при дороге была такая старая, крытая камышом, вся в середине темная, да еще с иконами. И как только война с ее танками, орудиями да, бомбами ее не тронула.
В общем, дело было нехорошее.
Зря это председатель затеял и стоял на этом. Вот и тракториста подобрал соответствующего и вместе с молоденьким напарником, отдал экипажу приказ. Выехали из лесу, то впереди покатое горнее поле, далее сама деревня и над всем этим синее-синее вечное небо. Ни облачка, ни малейшего ветерка, солнышко ласково светит на все. Только трактор рычит прибавляет хода вниз.
— Дядь Миш!- говорит уже во второй раз напарник – Что за приказ нам?!
— Приедем – увидишь - отвечает мрачно колхозный бульдозерист.
Ему самому не нравится все это. И напарник тоже подозревает нашего председателя в нехорошем.
— Кузню нашего дяди Миши приказали снести долой.
— Как кузню! – ахает напарник. — За что?! К ней же наши бабки ходят, молятся
— А за то!!
Трактор прочертил по лугу большую дугу вдоль села и остановился как раз около той самой старинной кузницы, в которой и провел всю жизнь хромой кузнец по имени Миша. Левая нога короче. Но в своей кузнице он трудился он справно, от шин на тележные колеса до охотничьих ножей, которые славились своей прочностью и остротой. На войну, и на крестьянскую и на общую ладил ружья, винтовки и обрезы. И еще - он был местным святым. Разные там советы давал, Бога чтил, ну и заодно, как кратко информировал председатель, охмурял народ. И вот бульдозер стоит сейчас перед этой самой глинобитной кузней.
И тут все дела пошли наперекосяк. Это тут же, перед стальным ножом, предстали две древние бабки. Они были известны всем, это ж такие. Встали стеной. Тоже не любили нашего председателя
— Вы хоть знаете что это? Как же мы будем без нашего святого места, кто теперь нас защитит?! Вы что ли, со своим трактором!
— Не трактор, а бульдозер! – сказал напарник.
Кузница эта и в самом деле стояла в удобном месте, от деревни чуть поодаль, в рощице из длинных тополей, и старых широких верб с их необъятными кронами. Вот только с дороги была видна. А теперь все это пойдет под нож и покорно уляжется под основание, что и будет вести нас к общему счастью счастью вместе с новоназначенным председателем колхоза.
— Нечего тут лишнее разговаривать — председатель сказал, чтобы от этой развалюхи и кирпичика не осталось.
— Так ведь это место святое. — говорят дружно и в лад по очереди старушки в черных платках
— Тут же наш Кузнец Миша жил, ну тот самый, что с хромой ногой.
— Да и сам он почти святой был, кто лечил скотину нашу, кто машинки швейные ремонтировал всей округе. Вы ведь ничего не знаете.
— Люди вы темные.
— А вы подработные! Что вам ирод сказал, то вы и делаете!!
— Сами вы темные! Сами вы святые, кошолки старые! – отвечал бульдозерист:– Сколько за него боролись, вы,-темнота? А у меня приказ!
— Хорошо тебе смеяться. Да только ты попомнишь нас! Вот увидишь.
— Потому что был у нас защитник, а ты на него с ножом!
— А кто нас теперь будет защищать.
— Вы что ли, наши защитники будете ли?!.
— Да уж куда им, алкашам?! Кишка тонка. С утра уже глаза по новой заливают!
— Уж мы и не чаяли, что такая беда нам наступит. Дайте нам хоть иконы снять!
— Ироды! Граблями бы вас, нехристей безглазых!
— Нет тут никаких икон — кричал бульдозерист колхозный – Идите, смотрите.
— Нельзя нам туда заходить, потому что там пакости нарисованы. И сил у нас нет
Хоть и местные знали про икона висит, да не всем она казалась на глаза.
— Дядь Миша – сказал напарник.- Давайте я.
Напарник уже шел к усадистому глинобитному сараю. Даже поверить трудно, что тут раньше была кузня. Такая вот она маленькая стала, да еще мхом и вербовыми кустами защитилась от нашего мира.
Но в середине, в густой темноте это была кузня, вот горн, тут стоит непоколебимо огромный пень, здесь стояла наковальня, весь потолок в черной плотной саже.
Где уж тут найти икону.
— Ничего тут нет — крикнул напарник.
Но тут в окошке возникли две старческие головки в черных вдовьих платках, словно страшные дети из самой черной подпольной пионерской организации.
— Тут она! Ты ищи лучше Мы тебя очень просим во время войны ни одна бомба не разорвалась, а мужиков наших почти половина вернулась с войны – во как!!.  
Смотреть было некуда. Что тут могло остаться в за сто лет пустой жизни.
Весь потолок и стены покрыты тяжелым слоем крепкой сажи. И каких только похабных слов там было не написано, каких выражений, как на рейхстаге, только с другой дурной стороны. Не раз был упомянут и председатель колхоза нашего . Вместе с звеньевой первой бригады
Вот почему старушки — девочки наши, не посмели войти внутрь. Старухи, по очереди, просовывая руки внутрь крестили угол. Там что то типа крохотной делянки. Протянул руку.
Обратной стороной ребра ладони сдвинул слой копоти. Стал вытирать ладонь от черного, и тут на него сбоку глянул отец.
Который давно погиб на войне и от него осталась только одна фотография с молодой мамой и «похоронка», маленькое письмо с напечатанными буквами и вписанной от руки его родной фамилией.
Как давно это было
Нашлась искомая, алкаемая тремя знакомыми старушками икона, только вся прокопченная, черная. Глаза всей иконы еще не видят, а вот радость нечаянная — настоящая.
— Он это! — крикнул напарник,— Здесь икона! Нашлась…
Колхозный бульдозерист всех бабок, засунул голову в окошко, посмотрел по сторонам, сплюнул, потом присмотрелся:
— Настоящая халупа. Вот-вот сама развалится! Никак наш пред тут нарисован
Напарник показывал рукой на угол, на божий угол, в этой кузне.
— Конура глиняная. — продолжал бульдозерист. — Мышами вся проточена, начнешь поддалбывать тую доску, того и гляди потолок рухнет – и в свою очередь показал рукой на светлую трещину в потолке, которую так и не смогла скрасить сажа.
— А, отвечать мне! Дай нож! – твердо сказал ученик. — Вот и проверим, заодно, будет ли милость.
Бабушки поняли в чем дело и уже не отходили от окна.
Икона была вмурована в тело кузни -клуни так, что нож не брал окаменевший от прошлого вечного жара массив. Навечно.
Приходилось решаться с этой иконой, и надо было брать зубило и молоток.  Молоток, что поменьше, принес бульдозерист, а старинное зубило подали бабки. В сумке оно у них было.
Большое, неповоротное, тяжелое, старинное значит.
Бабушки охали, но теперь решили вообще не отходить от окна и если что, то принять несчастье одно на всех.
И теперь их глаза не видели всей этой пакости, выскобленной на закопченных стенах. И пока напарник тюкал, как по камню старушки немолчно, в два голоса, рассказывали, рассказывали, словно стая птичек на самой развесистой вербе. Интересно, давно это было?!
Все знали, что именно в этом селе Сурково и родился архимандрит Макарий, но почти никто не знал, что спустя одну человеческую жизнь почти, тут же родился другой, тоже наш Михаил, которого и назвали дядя Миша — кузнец. Он, как и наш Макарий, был последним, седьмым, сыном уж такой бедной вдовы, что следовало искать во всей округе, кто был бы еще беднее.
Ну, разве что — соседи. У тех, у всех, была такая неприглядность. А у мамы нашего Миши все подштопано, закручено, связано. Она ведь свою иголочку пуще глаза бережет. С молитвой берет и с молитвой благодарностью, прячет в чистую тряпочку и за икону – святое для семьи место.
Но еды худо- бедно хватало. Так что не совсем уж и бедные. И пусть дождь по горнице гуляет, а зимой бычье стекло замерзает напрочь, но есть хлеб, есть две картошки в день на едока, березовый ковшик молока от козы Нюрки по малым праздникам. И в Божьем углу, под иконой стоят две святые книги, по которым вся семья и училась читать буквы и слова.
Грамоте детей обучает брат мамы, дьяк нашенской церкви Иван Петрович.  И вот мать бьется, как та птичка, день — ночь напролет, и так год за годом. Трудно, очень даже, тяжко, когда дети маленькие и все есть просят.
Как галчата и досадно, и их, всех, так жаль.
Но Наш Богушка помогал. День прожили и хорошо
— Ну и долго будете сказки рассказывать? – не выдержал бульдозерист. — Время поджимает, мы же на работе.
— А ту возьми и послушай, от тебя не убудет.
— Ты вот почему всю свою жизнь на людей кричишь, это почему у тебя мать все время «старая дура»? А?!
— Вот, честно слово тебе даем, заведешь сейчас трактор, мы напротив станем. И тогда уж точно не дадим рушить то, что свято. Нам ничего не страшно, а ты под суд пойдешь. Знаешь, сколько за нас двоих дадут
—Вы! Старые !! Да я на вас сейчас председателя напущу, он же коммунист, а вы темные.
— А мы и его не боимся – задорно отвечали бабки.
— Вот ты с ним и ответишь, когда икону нашего защитника напрочь с земли сотрете. Кто теперь нас будет защищать? Кто поможет?!
— Бредни все это — отмахнулся Бульдозерист.
— А вот посмотришь – ответили ему бабки. – Стой себе и не рыпайся.
Но тут из старой клуни-кузницы вышел напарник бульдозериста. Он и протянул вперед кусок черного, в пятнах, дерева. А сзади, вслед за унесенной иконой, вился глиняный тонкий дымок, это пласт потолка в том месте, где было порушено, начинал трещать и гнуться. Еще секунда и хата, как живая, сделал посдений вздох-выдох. И потолок весь рухнул, остались только стены и глиняный дым
Ошарашенный ученик хотел было сразу отдать иконуХотел было сразу отдать икону бабушкам, но так и не смог. Держал и держал в руках.
Все потому, что старые, темные бабки, отчаянно и по молодому бросились перед совершившимся чудом, на колени и стали молиться на темную, как наша сырая земля, икону. На дым умершей кузни, на синее небо, к которому они закидывали свои узкие лица.
Текли под осенним ярким небом старинные тяжелые и радостные в окончаниях древние слова молитвы.
Истово, на всю жизнь, клались радостные кресты на черные маленькие головы. Ошарашенный напарник глянул в свои руки с иконой и вдруг через несколько светлых точек на темном.
Которые пять минут назад были родными глазами любимого отца, а сейчас он обнаружил знакомые с детства, свои поля, дороги, деревья. Крыши жилищ родных людей, саму местную реку и голубей в самом синем, синей, чем нынешнее, небе.
Нельзя было даже и подумать, чтобы опустить или просто так отдать икону. И слов не было.
Стоял как истукан и держал ее на самом весу, не шелохнувшись. И в течении молитвы еще раз появилось невидимое  присутствие — это половина клуни-кузни, потолок, глухо ухнул на пол. И вновь глиняно-меловое облако умчалось вверх в кипы растущих повсюду верб.
— Зубило то брось, что ты его держишь! Это ж инструмент. -- сердито кричал, брошенный всеми, бульдозерист.
Выпад не остался незамеченным. После того, как бабушки наши отмолись и приняли черную икону в праздничный рушник, в вышитых петухах и орнаментах, одна, самая ядовитая, та, что почернее видом, сказала напоследок.
— Смотри! У него зубило острее всех зубил на свете! Не попадись!
Вторая бабушка сразу же бросилась на защиту.
— Да ты ли в своем уме?! Тут праздник, а ты. Лучше скажи им спасибо! Икону спасли, нашу историю выслушали. Тебе что – мало?! Пойми, сам Миша подтвердил, а ведь могло и малого придавить из-за нас. Вот это и было настоящим и пока не замеченным, чудом возвращения. Давно, очень давно это было.
А сейчас вот, все остальное было делом техники. Техника эта заревела дурным дымом, подняла вверх бульдозерный нож и ударила в глиняной бок развалюхи. Вновь взвилась вверх красная и серая пыль. Старое дерево вместе с глиной гнулось и трещало. Несколько длинных железок взлетело в воздух, словно это была война.
Хорошо, что наши бабки почти ушли
Трактор развернулся. Взметая глиняную волну, и вдруг остановился. Бульдозерист заметил что то. Это было другой, второй, иконой. Неизвестной никому. Только по свежему яркому сколу краски можно было узнать ее.
Но лик светился
— Может догнать их, отдать им?! – предложил напарник.
— Ну их! – махнул рукой бульдозерист. — Опять кланяться будут.
Он выдернул из ближайшей доски кованный старинный гвоздь, потом подогнал трактор к дереву-тополю, что был здесь всегда. Забравшись повыше, приколотил малый кусочек иконы к дереву.
— Пусть! Может, в самом деле, станет святым местом. Нам то что…
Давно это было.
Жил тут и работал местный святой, Михаил кузнец, которого благословил на подвиг, по его собственным словам, сам трудящийся отец Макарий. Случилось это после обрушившегося несчастья с маленьким мальчиком Мишкой.
Пошли пасти коз на бугры и там в прыжке, сорвался с вершины, ухнувшая вслед глина придавила мальчика почти на смерть. Друзья побежали в деревню. А Миша остался один.
И в бреду пред ним предстал и говорил святой. И это было правдой.
Потому что когда пришли выручать мальчишку, то увидели около него икону, запеленатую в старую твердую кожу. И все время, когда лечили его искалеченную ногу, в бреду твердил о каком то святом, что перед смертью вспоминал свою родину маленькую.
Жил, жил, тут святой. Всю свою жизнь Миша-кузнец с искалеченной ногой веровал в это. Рассказывал всем, что святой в день своей легкой смерти, перенесся в самый яркий и счастливый день своей жизни, который и спас его тело и душу от смерти и неправедной жизни.
Во исполнение клятвы наш Миша хромой посвятил свою жизнь трудовому подвигу. Неустанно трудился он каждый день, зачастую прихватывая и ночную пору. Сподобил, значит, его Господь и его крестник.
Давно это было.
Но вот однажды в такой же памятный день июньский день, день смерти архимандрита Макария, нечаянно встретились двое. Тот самый бульдозерист и его напарник. Давно они не видели друг друга. Сидели за столом под яблоней и тут помощник тракториста словно впервые увидел, что на левой руке его бывшего учителя нет трех пальцев. Вообще-то пальцы были, но наполовину укорочены железом.
— На комбайне, шнеком. Ты уже в армии был – ответил друг.- Господь милостив!
— ?!
— Я же этими пальцами тот гвоздь, кованный самим кузнецом Мишей хромым, держал, когда икону приколачивал!
— Тогда значит, – сказал напарник, – все это правда. И отец Макарий, и искалеченная нога, и Миша - кузнец. И твои пальцы!.
Бывший бульдозерист встал, и вернулся с военным биноклем.
— Идем! – сказал он.
И пошли они по родному селу в дальний конец, в Тополевую рощу.
Через пяток минут они был на месте. Все тут было прибрано, ровно, тополя вымахали в самое небо, почти все вербы пошли в дупло. Но еще можно было разглядеть глиняное пятно на том месте.
— Вон этот тополь, и смотри на третье снизу ветку.!
В чистое стекло так и бросилась золотая чешуйка. И тут прямо глаза и в душу, через светлое стекло, на мальчика глянул его любимый, такой далекий, отец.
— Понял! Икона. Та самая! С кованным гвоздем. Но снять ее не могу. Сам знаешь почему!
И это тоже было давно.
Да жил тут наш родной отец Макарий, в миру Миша, как и я. Работал неустанно, потом был назначен архиепископом Московским и Коломенским. Служил в Харькове, потом перешел в Москву. Как ты, к примеру,
Книг он написал уйму, только у меня всего три томика, но Господь милостив, даст мне и остальное. А теперь скажи мне, вот что!
И водитель бульдозера помахал своим недорезанным наказанным кулаком перед лицом напарника. Так он раньше делал, чтобы привлечь внимание
— Ты вот в городе живешь, скажи, есть ли там сведения о нашем земляке, могут ли ему сан святого присвоить? —
— Вот станет наш земляк святым, тогда и икону мы с тобой вдвоем, и скажем всю правду, как мы ее наши и что с ней сделали. И какие мы были. А теперь отвечай, веришь ли ты. Да я не про Бога речь, это твоя жизнь. Веришь ли ты в то, что его зубило острее всех на свете?!
— Но Господь милостив!! – ответил Миша, тот самый напарник Миши большого – бульдозериста. — Спасибо, друг и товарищ!
Вечером сел в машину, поехал домой и всю дорогу звенели в душе, заветные слова:
— Мой Господь милостив! — говорит Бульдозерист.
— Его зубило острее всех зубил на свете! — подтверждает напарник, его ученик. .
— Господь милостив! – говорит митрополит Макарий.
И было это — совсем недавно.
Ссылка:  https://vk.com/photo-21506915_456240888