Крест

Утро. Здесь мне нравится просыпаться постепенно, долго. А детей уже нет в комнате. Они убежали по бесконечным деревенским делам и забавам. Когда я в деревне, то сбрасываю с себя груз городских забот и поручаю ребятишек самим себе и дедушке. Вытянувшись на широкой деревянной кровати, с наслаждением вдыхаю запах сыроватого с зимы матраца. Нарочно не открываю глаз, и вся сосредотачиваюсь на звуках. Рядом гудит шмель – проскочил мимо колышущейся в приоткрытом окне шторки. Щебечут, тренькают, посвистывают птахи, создавая незатейливую мелодию, дополняемую мягкими вздохами ветерка. Мне даже кажется, что эта мелодия совершенно разная у каждой деревни! Иногда хрипловато вскрикнет петух, гулко пролает на другом конце деревни собака, взвизгнет бензокоса в соседнем огороде, напоровшись на невидимый камень в кочке густой  травы. Аромат от свежескошенного разнотравья заносит сквознячком в форточку! Мечтаю выбежать из дома, подержать в руках срезанную траву, вдохнуть ее вековую свежесть, напитаться тем, что будет потом поддерживать в городе.
   Выскочить пришлось по другому поводу: из-за отчаянного детского крика, ворвавшегося в мои мечты. Укусила собака? Провалились в глубокую яму? Ударило тяжёлыми качелями?  Где-то над этими мелькающими видениями  осознание, что кричат – значит живы. Сунув ноги в стоптанные дедушкины кроссовки, мчусь за околицу на звук детских голосов. За мной, не разбирая грядок и междурядий, с другого конца огорода спешит дедушка.
   Орет Ромка. Рот искривлен гримасой страдания, на щеках сверкают крупные градины слез, взгляд беспомощно мечется. Вокруг него суетятся и что-то ему втолковывают девчонки. Врываюсь в их толпу, ощупываю Ромку – весь цел. Выдыхаю. Краем слуха улавливаю обрывки восклицаний и вопросов прибежавших на шум соседей:
-Нарожали, а не следят! Что с мальчонкой-то случилось? Ударился? Или излупили?
Я уже пришла в себя и сразу всё поняла. Ничего с Ромкой не случилось, с ним все в порядке. Просто он трус, и так привлекает внимание, чтобы пожалели. Поэтому, не объясняю - молчу.
   Первая и единственная попытка оправдаться в нашей с Ромкой жизни произошла пару лет назад в детском саду. Тогда Ромка поплакался перед какой-то сердобольной бабушкой, приведшей внука, рассказал ей о том, как его дома обижают. В доказательство показал синяк на плече. Она расчувствовалась и угостила его конфетой. Позвала воспитательницу, чтобы та обработала обезболивающей мазью синяк. Представляю, что тогда был тот же лже-правдивый взгляд больших, по-детски искренних, немного раскосых черных глаз. Не поверить таким глазам просто невозможно. И все поверили, что мама избила его мокрой тряпкой за съеденный кусочек сыра. Я объясняла потом в опеке, что не за «съеденный кусочек сыра». Ведь дело было совсем по-другому. Я как раз мыла пол на кухне. Ромка хихикал и бегал туда-сюда, растаскивая грязь. Опрокинул мусорное ведро, откуда и вывалился этот злосчастный, надкушенный и выброшенный им кусок. Сыр был куплен на последние, оставшиеся от зарплаты деньги, и я берегла его детям. И опять вранье с его стороны:
-Это не я!
-Больше некому, Ром. Я так устала жить в этой твоей бесконечной лжи!
Толкнула его от злости, он и упал на это ведро, поскользнувшись на мокром кафеле.
   Вот и сейчас.  Отвожу детей в сторонку и выясняю подробности. Так и есть – от страха. Дети качались на самодельных качелях. Это  тарзанка с сиденьем, привязанная за ветку высочайшей ивы, разлёт ее был огромными размахами. Она пролетала над ручьем, над крапивой, над колючими кустарниками, постепенно отклоняясь в сторону, грозя задеть мощный кряжистый шероховатый ствол склонившегося над ручьем дерева. Шестилетняя Нина летала без страха, цепко ухватившись маленькими ручками за истертые веревки. Иногда нарочно вытягивала ножки, чтобы испытать острые ощущения: случайно обжечься о куст крапивы или разбить босой ногой бегущую прозрачность ручейка, обрызгав неожиданным всплеском товарищей по забавам. Нина показывает мне кровавую потертость на бедре, по-детски непосредственно поднимая юбку. Не рассчитав, налетела-таки на иву!  На оживленном лице нет ни боли, ни сожаления – только азарт. Поддерживает ее десятилетняя Варя, тоже пострадавшая – разбила коленку, спрыгнув на ходу с качелей.
   Ромке скоро девять лет.  И он, как всегда, испугался. Девчонки уговаривали, убеждали, насильно пытались подтолкнуть его к тарзанке. Он устроил скандал на публику и попытался сбежать. Но недалеко. В этот-то момент я и услышала его крик.
   Сколько уже было этих страхов. Вот вчера: мы гуляли по лесу и заметили на размытой лесной грунтовой дороге отпечатанные подушечки собачьих следов. Дедушка пошутил:
-Волчьи!
-Ромка побледнел и приотстал.
Дедушка подлил масла в огонь:
-Ром, у тебя палка, иди первым. Если встретишь волка, отобьешь нас от него!
Ромка вздрогнул, живенько выбросил палку и протолкнул младшую сестренку Нину вперед со словами:
-У Нины палка больше!
Я вчера была благожелательно настроена, разморенная лесной прохладой, разнеженная лесными ароматами и околдованная лесными тайнами. Я провела с Ромкой душевно проникновенную беседу о том, что он мой единственный сын и должен защищать меня и сестренок, брать трудности на себя, преодолевать: решительность тренирует волю и закаляет характер. Ромка выслушал, покивал головой, пошмыгал носом, погладил меня по руке в знак солидарности, попросил прощения и благополучно забыл мои назидания. А сегодня струсил опять.
   Я решительно взяла его за руку и повела обратно к тарзанке. Мимо злобно рвущейся с цепи в чьем-то дворе собаки, мимо хрипло кукарекающего петуха, гордой поступью вышагивающего впереди куриного семейства, мимо замолчавшей в изумлении бензокосы в руках у любопытного соседа. Я уже не замечала аромата свежескошенного сочного разнотравья, я чувствовала скользкую ладошку в своих руках и ощущала запах подлости и предательства.
   Тарзанка одинокой виселицей болталась над озорно бегущим ручейком. Я со всей мочи бросилась в ручей, окатив волнами брызг моих снова развеселившихся ребятишек. С мокрым подолом домашнего халата, чуть прихрамывая от поцарапанной острым камнем в ручье ступни, я прошла в заросли крапивы и, выдрав хороший пучок, отхлестала себя по рукам и ногам. Кожу защипало от ожогов, но, не замечая этого, я в азарте ухватилась за тарзанку, оттолкнулась от ствола дерева ногой. Мир закружился, повернулся, и, влетев в иву, не удержавшись, я бухнулась в каменистый бережок ручья. Надо мной склонилась благоразумная Варя:
-Мам, но ведь тебе сорок лет? На тебя чужие девочки смотрят!
Ромка наблюдал за мной поодаль. Отряхнувшись, я бросила ему в лицо:
-Сейчас мы пойдем в магазин за мороженым, а ты ничего не получишь!
-Я знаю, мам, мне и не надо.
Помолчав, добавил вяло:
-Прости!

   Минули выходные – надо снова возвращаться домой в город. Дедушка в сырых еще кроссовках проводил нас до перекрестка.  Мы опять в машине, у каждого из детей по бутылке воды, опять нытье: «Можно открыть окно?», опять крошки на сиденье, опять неожиданные толчки в спинку сиденья машины, которую я веду, опять возня и споры.
-Вы можете успокоиться и замолчать? - устало прошу я.
Ромка начинает бубнить какую-то считалку. Я улавливаю последнюю фразу:
-А жена на лавочке кушает козявочки.
Едва сдерживаюсь:
-Ром, ну почему обязательно нужно говорить гадости. Посмотри за окно – какая дорога красивая, вспомни, как здорово было в деревне на речке!
Ромка на минутку замолкает, а потом выдаёт:
-Обезьяна Чи-Чи-Чи продавала кирпичи, за веревку дернула и нечаянно… - замолкает, ожидая чьей-нибудь грязной подсказки.
Неожиданно громко меня поддерживает дочь Татьяна:
-Да хватит, противно!
Радуюсь, что впереди наметилась заправка, иначе бы я не выдержала и треснула его по губам. Я оставляю детей ждать в машине, кошелек беру с собой, иначе он может  похудеть в дорожном магазине. Девчонки хоть выклянчивают эти Сникерсы-Орбиты- Рондо-Тик-таки. А в Ромкин карман может незаметно перекочевать что-нибудь из магазинного товара. Случались такие моменты в нашей с ним биографии.
   Вернувшись, замечаю возле машины суету. В боковое окно заглядывает незнакомая женщина, и что-то выговаривает моим детям на повышенных тонах. Поясняет мне, указывая на Ромку:
-Он вышвырнул пустую пластиковую бутылку из окна и попал прямо в мою машину.
  -Простите, - в который раз мне стыдно за своих детей.
-Это не я, мама, - оправдывается Ромка.
   -Замолчи! – грубо обрываю его я. – Лгун!
   -Вернее я, - оправдывается Ромка, - но я думал, что там помойка.
   -Ничего ты не думал, дрянь такая! Все ты знал! – я разворачиваюсь и бью его по чему попало. – Врун! Похабник! Не хочу жить во лжи! - кричу я до хрипоты. Он уворачивается, прячется за девчонок, рыдает. В висках у меня стучит, голова мучительно болит, к горлу подступает тошнота. Так бывает всегда, когда я срываюсь. Одной рукой я ныряю в сумку, нащупываю пластину валерианки. Другой рукой крепко сжимаю руль, пытаясь управлять. Но машина все равно виляет, наезжая то справа, то слева на белые разделительные полосы. Мне сигналят – это меня чуть отрезвляет. В голове бьется фраза, которую мне хочется проорать на всю машину, на всю дорогу, на весь мир. Пусть все слышат и оглохнут.  «Это не мой сын! Его родила другая женщина! Это не мой крест. Почему я должна нести его?!» «Завтра же пойду в опеку с отказом», - решаю я и немного успокаиваюсь. За своим нервным состоянием не замечаю, что дети испуганно притихли.
   -Мама, прости меня, - откуда-то бесконечно издалека раздается робкий Ромкин голосок. Но я уже для себя все решила. Ловлю в зеркале заднего вида виноватый взгляд его лживых раскосых больших черных глаз. И что-то шевельнулось внутри. Но я уже все решила. Это не мой ребенок. Не мой крест.
Однако, где я видела эти глаза, этот взгляд, это выражение? Я мучительно вспоминаю.
   Тридцать лет назад так же в зеркало смотрела десятилетняя девочка. Такой же лживый, но виноватый взгляд мокрых от слез глаз. Эта девочка – голенастый неуклюжий подросток с вечно косматыми рыжими волосами. Ее звали Ленка. А его Лёнька. Он обзывал ее рыжей и косолапой. Она краснела, смущалась, и от этого становилась еще более неуклюжей. И она дралась с ним, отстаивая свое девчачье достоинство. А он все равно насмехался над ней,  цинично обзывая. Однажды она увидела рядом с ним другую девочку с аккуратно заплетенной тугой русой косой. Они подошли к киоску с мороженым, он купил стаканчик и протянул девочке, при этом покраснев, как рак. Ленка изумилась. Значит, он тоже может краснеть, стесняться, быть вежливым и обходительным. Так почему же с ней он такой грубый? Через несколько дней они случайно встретились на улице. В руках он держал картонную коробку из-под обуви. Ленька неожиданно окликнул ее. В коробке кто-то копошился.
-Здесь котята нашей кошки Мурки, - пояснил он. – Мама сказала раздать, а я не знаю, как это делается.
-Я помогу тебе! - радостно отозвалась Ленка. Они обосновались рядом с автобусной остановкой, и Ленка зычным голосом стала выкрикивать:
-Продаются котята! Бесплатно!
Рыженькому с небесно- голубыми  глазами и пушистому, как дымовое облачко, серенькому, быстро удалось найти хозяев. Хиленькой трехцветной кошечке повезло меньше – ее брать никто не желал. Они простояли до сумерек. Лёнька был потерян.  -Ничего, - неожиданно Ленка нашла выход из сложившейся ситуации, - этого я заберу себе.
-Спасибо, Лена! - в глазах теплота и благодарность. Он пожал ей руку. Не могла Ленка признаться ему, что мама категорически против кошки в доме. Она жуткая чистюля, а от животных шерсть, грязь и разные мелкие пакости. Однажды мама поддалась уговорам подруги взять на недельку кота, пока его хозяйка отдыхала. За время гостевания кот продырявил когтями мамины кожаные туфли, уронил со стола и разбил фарфоровую чашку с ромашками, пометил обои и в довершение сделал кучку на золотистом покрывале маминой кровати.
  -Неси, куда хочешь этого котенка! – спокойно, но твердо заявила мама. – Я его в доме не оставлю.
Что было делать Ленке? В мультике о коте Матроскине папа мог встать на сторону ребенка. А у Ленки отца не было. И защитить ее с котенком никто не мог. Вернуть животное Лёньке? Об этом и речи быть не могло. Тогда он полностью разочаруется в ней.  Ленка долго бродила по улочкам городка. Когда дома уже начали таять в сумерках, она споткнулась о брошенную кем-то шину почти на окраине города. И решилась: нарвала травы и посадила котенка в эту шину, откуда он никак бы не смог сам выбраться. Может, кто возьмет? Всю обратную дорогу ей мерещилось жалобное мяуканье. Ведь котенок – девочка, слабая, как и она. Ленка думала, что никто не узнает. Но уже на следующий день ее встретил Ленька – злой и чужой, обозвал ее «рыжей дрянью». Он знал, что она выбросила котенка, которого разорвала собака. Ленка отказывалась, даже обещала принести котенка и показать. Она вернулась к тому месту. Только и осталась от котенка голова с остекленевшими глазами, она лежала чуть поодаль от резиновой камеры.
Мамы дома не было. Ленка долго рыдала, уткнувшись в подушку. Осознала, что если  еще немного пробудет в таком состоянии, у нее отключится сознание от мучительной головной боли и чувства голода. В холодильнике она нашла коробку дорогих конфет и съела их все! Потом уснула. Проснулась от напористого маминого голоса, в чем-то ее упрекавшего.
-Это она про конфеты, которые готовила для гостей, - догадалась Ленка.
-Это не я съела! - неожиданно для самой себя ответила Ленка.
-Как же не ты?! – захлебнулась от беспардонности дочери мама. – Кроме нас с тобой в квартире никого нет!
-Сказала, не я! Это ты сама, наверно, съела и забыла! - и отвернулась к стене, показывая, что больше не желает продолжать разговор. На душе тошно, гадко, противно. Нарыдавшись, она опять уснула. Проснулась поздним вечером от жажды. Прошла в коридор, на минутку задержавшись возле зеркала. Взглянула на себя: вот такой же, как сейчас у Ромки, виновато-лживый взгляд покрасневших от слез, больших раскосых глаз. Услышав голоса, заглянула через щель в приоткрытой двери на кухню. Мама, неестественно оживленная, возится возле плиты. Вполоборота к ней, за столом, незнакомый мужчина разливает в бокалы вино.
-Понимаешь, моя дочь – лгунья и хамка. Врет мне в лицо и не краснеет! - это мама говорит мужчине.
В мамином взгляде Ленка улавливает не просто нелюбовь к себе, а ненависть, и в голосе – раздражение не только Ленкиным поступком, а еще и тем, что Ленка вообще появилась на свет такая непохожая на нее, маму, и сейчас мешает ей жить в свое удовольствие, не соответствуя материнским чаяниям . И вдруг Ленка услышала то, что совершенно не ожидала. Причем от этого незнакомого мужчины.
-Маша, твоя дочь еще девочка, она могла испугаться. А может, это просто юношеская бравада! Не надо ее осуждать. Я видел твою дочку на празднике. Она понравилась мне. Хотя она тогда тоже что-то грубое сказала мальчику. Думаю, от стеснительности. Потом покраснела за свою дерзость. Лена умеет краснеть. Это ценное качество.
Ленка видела его глаза, их сочувствующий и мягкий взгляд. Ленка не зашла тогда на кухню, чтобы напиться из чайника воды, она заскочила в ванную и приникла пересохшим ртом к водопроводному крану. Весь остаток ночи она пролежала без сна, что-то для себя переосмыслив.
   «Я – Елена Сергеевна Труженковская. Я давно смотрю на мир и на своих детей глазами своей мамы Марии. Мой взгляд строгий, даже жесткий, иногда злой и нелюбящий».
Я припарковала машину на обочине и повернулась к Ромке. Да, через него смотрит на меня десятилетняя лгунья Ленка. Она тоже юлила, врала, строила козни и совершала нехорошие поступки. Но она изменилась после слов того мужчины. Она больше его никогда не видела. Но запомнила его взгляд: неравнодушный и с верой в нее – некрасивую, рыжую, нескладную Ленку.
И вот она, здесь и сейчас, Елена Сергеевна – красивая, ухоженная, воспитанная, правильная, с двумя высшими образованиями, одно из которых педагогическое (пошла по стопам своей мамы – учителя с сорокалетним стажем). Елена Сергеевна смотрит с осуждением на своего приемного сына Ромку и решает, как ей поступить?
-Мама, что с тобой, почему ты так смотришь?
-Это не я, - мысленно отвечает Елена Сергеевна. -  Через меня проглядывает тот самый человек, которого я встретила на кухне родительского дома тридцать лет назад.
-Я верю в твою дочь, Маша, - сказал он тогда.
-Я верю в тебя, Рома, - говорю я теперь своему приемному сыну.
   Дачные пакеты с зеленью и грязными вещами разобраны. Дети накормлены, помыты и уложены спать. Возится в своей кроватке Ромка, царапается и постанывает. Его накусали  комары. Я очень хочу спать, но встаю, достаю из аптечки йод, чтобы прижечь укусы.
   С соседней кровати раздаётся голос потревоженной Нины. Она еще переживает минувший день и поэтому тяжело засыпает.
-Мам, - спрашивает она, - а какие у тебя назавтра планы? Может,  сходим в зоопарк?
Планы, планы…  В затуманенной от сонливости голове ворочается какая-то неясная мысль. Я что-то намечала. Да, хотела идти в опеку с намерением отказаться от Ромки.
-Нет, дочка, в зоопарк не получится. Завтра большой праздник Троица. Нам всем нужно подготовиться и исповедоваться. И этот праздник мы встретим все вместе.
Ссылка:  https://vk.com/photo-21506915_456240916