Моя Вечность

С чего всё началось я не помню. Но молодые родители мои не заметили и пропустили это начало. Спохватились только тогда, когда по ночам я почти перестала спать. Ощупывали всю, непривычно ласково выспрашивали где болит, старались рассмешить. Потом повели к хуторскому фельдшеру Ершову.
Ершов был культурным и знающим. Так мама уверяла отца, когда он крутил головой и сомневался в целесообразности похода в амбулаторию, да и в целесообразности самого Ершова.
Фельдшер прослушал всю меня своей холодной блестящей штуковиной, заглянул в рот, нажимая на язык деревянной палочкой от фруктового мороженого, постучал по коленкам каким-то кукольным молоточком и стал задавать вопросы. Про живот, про голову - не болят ли? Ничего нового - родители и без него про всё это уже спрашивали.
Ершов выдал маме баночку с оранжевыми шариками-витаминками. Сверху сладко, а внутри совсем маленький кисленький шарик.
Хорошо, что широкий профиль хуторского фельдшера Ершова не расширялся до познаний в области детской психологии, психосоматики или, не дай бог, детской психиатрии - иначе неизвестно, чем бы всё это закончилось. А так я послушно съедала по два шарика в день и всё. Но улучшений, правда, не наблюдалось. Даже наоборот - я начала часто плакать и на всё более встревоженные просьбы объяснить причину, просто отворачивалась и уходила в какой-нибудь укромный угол двора. Ну не видела я никакого смысла даже говорить об этом.
Тогда родители вызвали тётю Юлю. Родную сестру папы. Тётю Юлю очень любили все  дети, и предполагалось, что ей-то я обязательно всё расскажу, и диагноз будет поставлен. Тётя Юля взяла отгулы в своей библиотеке и приехала.
Она всегда была со мной ласковой и строгой одновременно.
- Ну давай поговорим, Маринок. Ты у нас уже совсем взрослая. Тебе скоро исполнится шесть лет, так?
- Зимой.
-Ну и что случилось? О чём ты плачешь, моя кукушечка?
Тётя Юля так жалобно смотрела на меня и так волновалась...Впрочем, так же, как и родители. Только они меня ласточкой и зайчиком называли при этом.
Ладно. Скажу. В конце концов, они все уже, наверное, догадываются, что с ними будет то же самое.
- Мы все умрём, тётя Юля.
Поначалу она как-то даже растерялась.
А мама, которая подслушивала, стоя в коридоре, не растерялась.
- Вот же чудачка!Конечно, все умрём. Все!
Уж и не знаю, каких ужасов о моём состоянии она себе нафантазировала, но эта моя проблема ей показалось сущей ерундой.
Тётя Юля строго посмотрела на маму, и та растерянно замолчала.
- Тебе ещё жить да жить, Мариночек. Это будет не ско-ооро - через сто лет. А когда тебе исполнится сто лет, учёные изобретут лекарство от смерти.
Она сказала это так убедительно, что у меня до сих пор нет оснований не верить ей - учёные ещё имеют в запасе половину срока.
Несколько часов я была совсем спокойна. Варили с тётей Юлей борщ, вспоминали какие-то детские считалки, хихикали. Родители выдохнули и на тётю Юлю смотрели с умилением и благодарностью. Но среди ночи я опять заревела, и всем пришлось повторять мантру про лекарство от смерти, про мою перспективу дожить до ста лет и прочее успокоительное. Утром тётя Юля собрала мои вещи в маленький чемодан и сообщила родителям, что увозит меня к бабушке.
Бабушек у меня было две, как и у всех - мамина мама и папина мама. Мамина - деревенская "бабуш Нюра", которая не умела читать, папина - моя чудесная бабулечка Нина, которую я любила больше всех на свете. И всегда буду любить, как настоящего Ангела.
- Павел, дело серьёзное. Мы во всём этом не понимаем, а тронется девчонка умом - потом себе не простим.
Так мой отъезд объясняла тетя Юля отцу. Никто и не возражал. Все знали, что это единственно правильное решение. Бабулечка была божественной. Слово "набожная" у нас как-то не приживалось. Раз в Бога верует - божественная.
Бабулечка знала церковно-славянский, читала "божественные" книги - Библию, Псалтырь... А ещё её всегда звали "читать по покойникам" и она уходила надолго, возвращаясь потом с осипшим голосом. Но это когда кто-то умирал. В остальное время она весело хлопотала по хозяйству: лепила вареники с вишней, поливала нескончаемые цветы в палисаднике под окнами, стирала дедовы рубахи, возилась с многочисленными внуками...Набожность свою никому не показывала, проповедей не произносила, но добротой и весёлостью  усмиряла даже самых злобных. И никого никогда не осуждала. Помню, как учила она меня молитвам "Отче наш" , "Богородице, Дево, радуйся..." и другим. До тех пор пока я не стала пионерской активисткой. Пионерам в Бога верить было нельзя. Поэтому в то время ей приходилось верить за двоих - наглаживала пионерский галстук, умело завязывала нужным узлом и крестила перед каждым Советом Дружины, председателем которой я была. И не было в моей жизни человека светлее и радостнее, роднее и ласковей...
Но это будет потом. А сейчас было решено - пусть бабулечка всё мне объяснит-утешит.
Всю дорогу от хутора до бабушкиного дома тётя Юля рассказывала о достижениях советской науки в самых различных областях, напирая на достижения в области медицины. Я слышала только её голос, а сами слова тети Юли как будто совсем не имели доступа к моему мозгу . Жадно всматриваясь в запылённое окно автобуса на бегущую мимо степь, я пыталась представить, что будет, когда я перестану жить. Неужели я не смогу видеть этого ярко-голубого неба, этих смешных овечек, которые щиплют жухлую осеннюю траву, и даже самого вот этого запылённого стекла? Я закрывала глаза и всё равно перед внутренним взором вставали небо и степь, и овечки. Невозможно представить! Но так будет. Как будет? Я вопросительно и тревожно оглядывалась на тётю Юлю.
- Тебе плохо? Укачало? Дать конфетку мятную?
И конфеток тоже потом не будет. И всех этих баб, которые едут в автобусе, везут в дощатых ящиках созревшие поздние яблоки на городской рынок - их тоже не будет. Я с ужасом смотрела на баб и на ящики.
- Не надо конфеты. Не хочу.
Смертная тоска овладевала мной окончательно.
Бабушка, как всегда, была счастлива моему неожиданному приезду и даже не подала виду, что заметила заплаканные глаза на моей кислой физиономии.
- Моя бибочка... моя кукушечка приехала! Дед как чувствовал - баню натопил. А у меня сегодня такая лапша, такая вкусная... Помнишь, мы с тобой её резали-сушили?
Наверное, тётя Юля всё-таки выбрала момент и шепнула бабушке, что всё очень плохо, но бабушка оставалась невозмутимо-весёлой, улыбчивой, озорной.
-Умыва-аайся, переодева-аайся …и пойдём на огород - познакомлю тебя с одним интересным человеком. Только не смотри на то, что он немного на деда нашего похож..Хотя, конечно, он не такой красивый, но...
Повела меня в огород, показала воронье пугало в старом дедовом пиджаке и рваной шляпе, хохотала над ним, как маленькая. Дед тоже улыбался и снисходительно качал головой.
Потом ели вкусную лапшу, поливали мои любимые разноцветные астры в палисаднике, болтали с соседскими старушками. Соседские старушки бабушку уважали и очень радовались, когда находила она время присесть на скамейку ненадолго и расспросить каждую из них про болезни, про невесток-неумех, про золотых внуков. Меня они тоже считали золотой и гладили по голове узловатыми своими морщинистыми руками.
"Скоро тоже умрут. И они, и невестки их, и внуки" - мысль о смерти всё равно не уходила из моей головы ни на минуту...
А на следующий день произошло то, что до сих пор является для меня загадкой. Невероятное, страшное... чудо.
Накануне вечером спать меня уложила бабушка не как всегда в соседней комнате, а на своей кровати. Сама она не ложилась. Стояла перед иконой печальной Божьей матери в дальнем углу, шептала слова молитв, крестилась, иногда становилась на колени и аккуратно касалась лбом крашеных деревянных половиц...Я тоже смотрела на освещённую огоньком лампады печальную Богородицу с младенцем на руках. Так и заснула, утомлённая утренней дорогой, вечерней помывкой в горячей русской бане...
Утром проснулась рано. Я долго спать не любила и до сих пор не люблю. До обеда в тот день болталась у деда в его маленькой плотницкой мастерской, наблюдала за тем, как он выстругивает доски - он мастерил оконную раму на заказ. Любовалась тоненькими прозрачными стружками... и думала о своём. О смерти.
После обеда попили горячего чаю, прихлёбывая его из блюдечек с розочками, потом убрали со стола, помыли посуду и сели грызть семечки. Это было одним из любимых наших с бабушкой развлечений - освобождать маленькие подсолнечные зёрнышки из их чёрных скорлупок и складывать одно к одному в маленькие горки. Потом съедали их. Бабушка обычно подгребала свою горку к моей и говорила, что ей самой так много не съесть.
Сегодня бабушка не очень весёлая. А я, само собой, унылая, как и всё последнее время.
- Бабушка, а ты видела когда- нибудь Смерть?
Пора было рассказать обо всём. Кому, как не ей?
- Видела, внуча.
И по тому, как серьёзно бабушка ответила, было понятно, что...
- Страшная она?
Всё равно хотелось подробностей.
- Очень страшная, внуча. Очень. За каждым приходит.
Я так и предполагала. Слёзы навернулись на глаза. Жалко себя стало. И всех стало жалко.
- И за мной придёт, бабушка. Она и за мной придёт, правда?
Бабулечка смотрела на меня спокойно, но без всегдашней улыбки.
Да, внуча. Она... сегодня за тобой придёт.
Я своим ушам не поверила! Но сердцем понимала - никогда бабушка не будет со мной так шутить, когда мне так плохо.
- Ты только не бойся. Она не сейчас придёт. Она придёт за тобой, когда совсем стемнеет.
Бабушка продолжала ловко выковыривать зёрнышки и складывать в довольно большую уже кучку. А у меня пальцы стали холодными и руки задрожали.
- Ууу... как у нас ещё мало мякушек, внуча...
Очищенные семечки мы называли мякушками. И на столе возвышалась целая гора из них. Мало?! Да у нас никогда их столько не было. Я находилась на грани настоящей истерики. Сердце моё стучало быстро-быстро, дрожали губы и даже трудно было дышать.
Совсем скоро Смерть заглянет в окно, потом войдёт в дверь и посмотрит на меня, как Снежная Королева из сказки Андерсена, и я умру от одного её взгляда. Потом ничего не будет. Да. Но сейчас ещё есть двор, увитый созревшим виноградом - я вижу его в окне. Есть последние лучи солнца, которые так красиво подсвечивают желтеющие и краснеющие виноградные листья... Есть бабулечка, которая очищает и очищает семечки подсолнечника,
- Не бойся, кукушечка моя. Не бойся. Я знаю, что делать, когда она придёт. Пальчики не устали у тебя ещё?
-Бабушка, у меня сердце очень стучит...
- Ничего, ничего... потерпи. Помогай мне - мы с тобой должны много-много мякушек начистить.
- Зачем?
Я сдерживала себя из последних сил. Я дышала открытым ртом - так было чуть легче это делать.
- Не спрашивай ни о чём - некогда мне отвечать, внуча...
Такой я никогда её не видела - её как будто совсем не заботило моё состояние, а важнее этого были... мякушки.
Непослушными пальцами я тоже продолжила отковыривать чёрные шкорки.
Вот уже совсем немного остаётся неочищенных. В окошке темнеет. Моя Смерть где-то совсем близко. Наверное, она уже спускается с кладбищенского пригорка в конце нашей улицы...
- Так. Всё, внуча...
Бабушка встала из-за стола, подошла к резной этажерке, взяла первую попавшуюся газету, свернула из неё большой кулёк и стала аккуратно сгребать в него все наши мякушки.
- Этого ей хватит...
Кулёк положила на край стола, а сама вышла в соседнюю комнату. Я с ужасом смотрела в окно и прислушивалась - вот сейчас звякнет щеколдой железная калитка и...
В соседней комнате бабушка выдвигала ящики старого комода.
- Бабушка! Мне страшно!
- Не бойся, моя бибочка... Не бойся, моя кукушечка. Вот, смотри...
Бабушка вошла и в руках она держала свой знаменитый платок. Этим огромным платком восхищались все. Был он небесно-голубым с бахромой более тёмного, но тоже голубого цвета. По небу были разбросаны редкие нежно-алые маки. Они были вышиты шёлковыми блестящими нитками, и не было ни одного человека, который бы не сказал: " Ооой, какая же красота-аа!" Бабушка хранила его, как хранят самое большое сокровище. Я не знаю, откуда у неё взялся этот платок, но я всегда просила показать мне его. Любовалась им всегда подолгу, как волшебной картиной какой-нибудь. Только один раз бабуля набросила его на мою голову и подвела к зеркалу - волшебный платок превратил меня тогда в настоящую красавицу!
- Слушай меня, внуча. Сейчас она придёт, я отдам ей наши мякушки и свой платок. Думаю, что она согласится. Ты будешь сидеть здесь и ждать. Поняла?
- Ты отдашь ей свой платок?!
Даже страх смерти не смог победить сожаления, которое овладело мной при мысли, что мы никогда больше не увидим этой красоты.
Калитка звякнула. Я, наверное, побелела от ужаса.
- Закрой ушки руками. Жди.
Я вставила дрожащие пальцы в уши и перестала слышать бабушкины слова, а только видела, как она перекрестилась, шевельнула губами и, захватив кулёк с края стола, вышла.
Я сидела с заткнутыми ушами и закрытыми до боли глазами. Большего страха я с тех пор в своей жизни пока не испытала. Ничего не видела и ничего не слышала. Даже ничего не представляла своим внутренним зрением. Наверное, так и бывает, когда к человеку приходит Смерть.
Сколько тогда прошло времени - не помню.
Только когда я открыла глаза, бледная бабушка стояла в дверях и слабо, но радостно, улыбалась. Я вытащила пальцы из ушей.
- Всё, моя кукушечка. Она ушла. И больше никогда не придёт. Довольная такая ушла, зараза...
Бабушка тискала меня, чмокала в щёки, щекотала. И я выздоровела. Я поняла, что смерти больше нет для меня.
Совсем скоро пришла тётя Юля и мы пили чай из праздничных чашек. Бабушка поставила на стол початую бутылку кагора и, вытащив пробку, налила в рюмочку себе и тёте. Было весело.
Однажды спустя годы я попыталась выспросить у бабушки, куда же, на самом деле, подевался тогда её чудесный голубой платок с алыми маками ?
С тех пор я уже никогда не видела его. Бабушка, не моргнув глазом, совершенно серьёзно ответила : « Так я же отдала его твоей Смерти. Она очень довольна осталась».
Милая моя бабулечка...Никогда бы я не рискнула проделать такое со своим ребёнком. Но она точно знала, как надо поступить и сделала это.
Так что..кто как, а я буду жить вечно. За меня заплачено, и моя Смерть гуляет где-то в нарядном голубом платке - довольная и радостная, зараза...
Ссылка:  https://vk.com/photo-21506915_456240931