На станции Бакланка

Я оглядываюсь назад, и мне вспоминается станция Бакланка, пыльная, в лучах закатного солнца. Длинные, уходящие в обе стороны голубоватые полосы железнодорожных путей. Невысокие, необычайно темные ели, за которыми, кажется, начинается «дремучий лес» из русских сказок. На этой стороне, где мы ждем автобуса – то ли ветхий зал ожидания, то ли обшарпанная забегаловка, массивная советская остановка, с облупленной краской на стенах, и куча гравия рядом с ней.
1992 год. Лето. Мы с братом еще маленькие.
На остановке мама – не такая, как всегда, пасмурная, как будто чего-то тревожно ждущая. И рядом папа – тоже необычный, слишком задумчивый, а иногда слишком порывистый. Автобус должен отвезти нас к бабушке, в Кукобой. Но он все не приходит и не приходит. Родители стоят на остановке, а мы с братом залезли на кучу камней.
- Смотри, какой камень! – говорю я брату и показываю ему небольшой красивый камень, переливающийся разными цветами, и сам любуюсь на этот камень.
- Это искрач, - говорит брат с видом знатока и, опасаясь выхватить его у меня из руки, – он все-таки младший брат – просто очень близко его рассматривает.
- Искрач, - повторяю я, - вот это как будто стекло в нем застряло.
- И еще вот эти, коричневые какие-то штуки, - показывает брат пальцем.
- И черные, и серые, - подхватываю я.
- А это, - брат тоже поднимает камень из кучи, - это белый искрач, - и протягивает мне.
- Это белый искрач, - говорю я почти шепотом, поворачивая камень под разными углами, - такие редко встречаются.
- Очень редко, в основном черные и серые, - подтверждает брат.
- Давай попробуем искру высечь, - предлагаю я и начинаю бить один камень о другой. У меня ничего не получается.
- Давай я попробую, - говорит брат, но и у него не выходит.
- Может, белый с черным не дают искры, - догадываюсь я, и мы быстро находим еще один черный искрач, но и тут ничего не выходит. Мы оба поворачиваемся, чтобы позвать папу, но он отошел куда-то далеко, почти к той забегаловке, курит там и разговаривает с каким-то усатым дядькой. Мы продолжаем искать другие искрачи.
Потом папа возвращается к остановке, но мы уже не пытаемся высечь искру из камня, а делаем туннель в горе камней, и тут нам его помощь не нужна.
Мама с папой о чем-то нервно разговаривают, как будто спорят. Мы оба не знаем, о чем, да нам это и не интересно, мы поглощены другим: мы никогда не видели столько камней в одном месте.
    Это сейчас, оборачиваясь назад через двадцать с лишним лет, я понимаю, что папа уже выпил – оттого он так задумчив и в то же время возбужден. А мама боится запоя, и потому у нее такой испуганный и в то же время каменный взгляд, и вся она одновременно какая-то каменная и в то же время неестественно резкая. И как странно теперь, в воспоминании, смешивается это незнание взрослого мира и погруженность в детскую безмятежность! Шел 92-ой год, страну лихорадило, папа уже, увы, начинал пить запоями, цены росли, как на дрожжах – это я и сам видел уже тогда, заходя вместе с мамой в магазин – а мы с братом рыли туннель в горе придорожных камней и радовались белому искрачу, который так редко встречается в природе. А все потому, что мы жили настоящим, даже не настоящим, а вот этой минутой, этим мгновением, которое почти всегда было прекрасно и останавливалось само по себе. И тьма обходила нас стороной, не притрагивалась к нам. А может и хотела притронуться, но и мама, и папа берегли нас от нее, как могли, отгоняли ее, понимая прекрасно, что пройдет очень мало времени, и они уже не смогут ничего сделать, потому что мы сами ринемся в эту тьму, на борьбу с ней, со своим максимализмом, с уверенностью в победе, и настоящее утечет сквозь наши пальцы, как вода, растает, как призрак, - и мы станем взрослыми с их вечной жаждой возвратить это настоящее, жаждой, которая никогда не может быть утолена…
    День клонится к вечеру, мы не знаем, уедем ли мы сегодня с этой остановки или нет. Но нам с братом это и не важно – у нас есть занятие: туннели в камнях не так-то просто прорыть, еще сложнее – сделать так, чтобы они остались целыми.
    А родители – мы замечаем это случайно – уже почти кричат друг на друга, и папа, наконец, решает, что он пойдет пешком эти пятнадцать километров, а мы останемся ждать. Нет, нет, он предлагает пойти всем вместе, а мама не соглашается – мы же с братом маленькие.
    - Мы не маленькие! – кричим мы, и оба бросаемся к маме. Мы хотим доказать, что мы не маленькие, вот увидите, мы легко пройдем пятнадцать километров! Маме приходится уступить нам, и мы отправляемся в путь.
    Мы с братом в восторге от предложения папы идти пешком – мы никогда не ходили на такие расстояния!
    Папа берет сумки, мама берет моего брата за руку, я отбираю у папы какую-то маленькую авоську – он легко отдает ее мне – и мы отправляемся в путь. Надо же – мы сейчас пройдем пятнадцать километров! Я смотрю на брата, глазами показывая ему, как же это здорово. Он соглашается со мной, он и сам не идет, а почти скачет вприпрыжку, и мама удерживает его, чтобы он не ускакал.
Но как только мы отходим от остановки метров на двадцать, появляется автобус. Как досадно, срывается такой поход! Я грустно отдаю сумку обратно папе, брат тоже нахмурился и уже не прыгает, а еле плетется к автобусу. Дверь со скрежетом открывается, и мы забираемся в него.
Старый дребезжащий автобус везет нас по пыльной дороге, и мы с братом восхищенно смотрим в окно, впитывая в себя эти новые виды. Хоть виды-то совсем и не интересны: поле, и где-то там, вдалеке – лес. Брат сидит у самого окна, с ногами забравшись на потертое кожзамовое сиденье, а я сижу на краешке того же сиденья рядом с ним. Наши лбы уперлись в стекло, на котором, если сфокусировать зрение, видны серые следы от дождевых капель, пробивших себе извилистый путь на пыльном окне. Значит, дождь был, может быть, вчера, автобус высох, а следы от капель остались – и на этом окне можно целую карту нарисовать. Но нам оно не интересно, нам интересно то, что за ним.
    Наконец мы встречаем идущую прямо через поле – и в ту, и в другую сторону от дороги – полосу сосен.
    - А это что? – спрашиваю я у папы.
    - Сосны.
    - А зачем они тут? Их так посадили? Они же не сами так выросли?
    - А это граница между Вологодской областью и Ярославской. Они отмечают границу.
    - Границу… - задумываюсь я. – А где тогда пограничники?
    Папа смеется.
- Пограничники, - говорит он, - это когда граница между странами.
- Чтобы враги не напали? – уточняю я.
- Да.
- Как с немцами, да, тогда война была, помнишь? – спрашиваю я.
- Ты-то что помнишь? – улыбается он, треплет своей шершавой рукой мои волосы. И мы едем дальше, любуясь полями в закате.
    - Смотри, смотри! – чуть не подпрыгивает на сиденье брат, показывая мне идущих коров. Я и сам их увидел уже раньше, и тоже смотрю, не отрываясь. У нас в поселке нет коров. Лошадь, да, можно встретить – на лошади какой-то старик привозит по утрам молоко в ларек около нашего дома. А коров нет. И такие они интересные, задумчивые, как будто немного уставшие, но совершенно спокойные.
    - Они без рогов, - говорит брат.
    - Потому что быки с рогами, а коровы без рогов, - отвечаю я. Папа молчит, не исправляет меня, значит, я все правильно сказал.
    Коровы, наконец, скрываются из вида, но брат снова говорит мне:
    - Смотри, смотри, - и показывает рукой куда-то вперед.
    Я смотрю и вижу какое-то высокое – особенно на фоне бесконечных полей и редких кустов – здание, все устремленное ввысь.
     - Папа, что это? – спрашиваю я.
    - Это церковь, - отвечает он. – За шесть километров до Кукобоя видна.
    - Это она за шесть километров отсюда? И мы видим через 6 километров? – удивляюсь я.
    - Нет, - улыбается он, - ближе уже, вы просто поздно заметили.
    Да, она ближе, высокая, очень большая, и, наверное, очень старая – даже деревья начали расти из ее нескольких зеленых крыш. Но красивая.
    - Тут тебя крестили, - говорит папа.
    - Крестили? – переспрашиваю я и задумываюсь, потому что не знаю, что это значит.
    «Я тут был, оказывается, - думаю я. – Как это так? Я это все впервые вижу, а оказывается, я тут уже был». Значит, я не еду туда, я туда возвращаюсь – и в том числе к этому большому, темному, красивому зданию, где меня когда-то крестили.
    Вот и сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что всю жизнь возвращаюсь куда-то. И никак не могу вернуться.
Ссылка:  https://vk.com/photo-21506915_456240932