Самый лучший дед

Мой любимый день – суббота. Конец длинной школьной недели, впереди целых полдня, когда можно ненадолго забыть об учёбе, надоевших уроках и домашних заданиях. А потом ещё воскресенье! Ноги сами несут домой, скорее, скорее добежать до угла... А вдруг меня там ждёт самая главная субботняя радость? Я зажмуриваюсь и загадываю: только бы сбылось... Ура! Напротив подъезда стоит тёмно-вишнёвая «копейка». Такая только одна, дедова. Единым духом взлетаю на пятый этаж и кричу, распахивая дверь:
    - Деда!
    С размаху попадаю в тёплые добрые руки, прижимаюсь головой. Дед гладит меня по волосам, потом чуть отстраняет и разглядывает.
    - Подросла, коски большие. Красавица моя!
    Я совсем не красавица, росточком меньше всех одноклассниц, но деда говорит это так убедительно, что я ему верю. Дед ведёт меня на кухню, достаёт из своей сумки свёрточки и пакетики:
    - Надо хорошо покушать, - говорит он ласково, - бабушка гостинчика собрала.
    Мне и за день столько не съесть, но дед так убедителен, он так переживет из-за моей худобы, что половину гостинчиков мне удаётся одолеть. Потом мы идём гулять. Дед идёт неторопливым уверенным шагом. Я держусь за его руку, такую надёжную, крепкую и рассказываю. Деда никогда не перебивает меня, не торопит. Он просто слушает, иногда коротко спрашивает, если не успевает уследить за стремительным рассказом. Я точно знаю, что деда меня понимает. С ним я не чувствую себя маленькой девочкой, которую надо только воспитывать. Иногда мы останавливаемся, чтобы посмотреть на яркий осенний клён или, если это зима, поймать на варежку снежинку. Деда умеет немногими словами разрешить мои самые неразрешимые вопросы. С ним всё становится понятным и простым.
    Деда рассказывает мне про то, что важно для него. Про свою работу, про машину, которая для него – как живое существо. Про бабушку, с которой он прожил всю жизнь, про свою многочисленную родню. Передо мной открывается неведомый взрослый мир, которого я немного побаиваюсь.
    - Главное – труд, - часто говорит деда, - терпение и труд всё перетрут.
    Я деду верю. Чего-чего, а труда в его жизни было предостаточно.
    - Деда, а когда тебе было столько же лет, сколько мне сейчас, вы во что любили играть? – спрашиваю я, излив свои обиды, что меня не всегда берут в игры, где надо бегать или кидать мяч в цель.
    - Играть, - задумчиво повторяет дед, - мало играть удавалось. Мне мой дед Фаттей в шесть лет первую делянку льна выделил, пока не выдергаю весь – не то что играть, поесть нельзя было пойти. Мяч был из старых тряпок, ружья из палок делали. Бабки ещё были. У меня ловко получалось выбивать. Бывало, в праздник соберемся улицей и играем, пока солнце не сядет. А наутро на работу. Работали всерьёз, никто не смотрел, что маленькие ещё. По-взрослому спрашивали. А мне так учиться хотелось! Но... Часто в жизни бывает какое-нибудь «но». Семь классов удалось закончить кое-как.
    Это мне не очень понятно. Почему только семь, и почему маленькие дети не могут играть, сколько им хочется. Работать же должны взрослые!
    - Время было такое, - говорит дед, - тяжелое, трудное время. Все так жили. Голодно, холодно, надеть нечего было. Помню, корова у нас пала, умерла то есть. Мама так убивалась, плакала. Мы вокруг неё столпились, и тоже давай реветь. Потом дед Семён пришёл, посмотрел, слёзы нам вытер. А наутро мы с братом пошли стадо пасти. Мне было восемь, братке лет шесть. День пасём, вечером нам молока наливали. Домой бежим, а остальные уже у ворот ждут. Мама нам по куску хлеба даст, чёрный-чёрный хлеб, а мы молоко заработали. На всю жизнь я тогда чёрного хлеба наелся. Летом полегче было. Огород выручал, да лес. Ягоды, грибы разные. Уйдём утром, к обеду домой полные корзины несём.
    Лес дед любил и хорошо знал. Летом мы ездили с ним в сосновый бор за черникой. Ягоду он собирал быстро и ловко, находил самые лучшие полянки.
    - Леночка, смотри скорей, какая ягода, - деда радовался искренне, помогая мне набирать ведёрко.
    Однажды мы с ним набрели на маленькое лесное озерцо. Я бегала вдоль берега, собирая какие-то затейливые палочки и шишки, а он задумчиво сидел на бревне, и, казалось, впитывал в себя очарование лесной тишины. Плескалась мелкая рыбёшка, колыхались жёлтые кувшинки.
    - Какая красота на свете, - тихо сказал он.
    Я присела рядом, прижалась к дедову плечу и тоже замерла, заколдованная лесной сказкой. Иногда летом дед вывозил меня, любимую внучку, на родину, к предкам, как он говорил. Его родное село Сростки – красивейшее место Алтая. Дорога идёт вверх-вниз, поля перемежаются перелесками. Проезжаем старинный Бийск. Дед рассказывает:
    - Вот здесь исполнилась моя мечта. Не вся, правда, только часть. Я на водителя выучился. Хотел дальше пойти, на механики, на инженера, да не получилось. А вон там вокзал. Отсюда твоя бабушка меня в армию провожала. Думали, на три года, а оказалось – на семь.
    Дед замолкает. Война – это то, о чём он не любит вспоминать. И фильмы о войне не смотрит. Мы знаем, что деда начал войну с первого дня, под Киевом и закончил её в Китае в 1947 году. По счастью, не получил тяжёлых ранений, но всё хуже слышал с возрастом, из-за контузии. Мой отец как-то посмеиваясь, сказал:
    - Самое тяжёлое воспоминание вашего деда о войне – как с него немец в плену сапоги снял.
    - Да, а что ты думаешь, - резко сказал дед, - нас, молоденьких курсантов, без оружия, просто бросили, немец нас голыми руками взял. А сапоги-то у меня новые были, только получил. Офицерские...Первые добрые сапоги.  Никогда у меня таких за всю жизнь ещё не было.
    - Деда, а в плену страшно было? – спрашиваю я, ожидая наконец-то услышать героический рассказ о войне.
    - Ничего там страшного не было, обидно только. Мы через два дня сбежали. Думали, как в песне, войну шутя пройдем. Не так в жизни оказалось. Но прошли! И домой вернулись, к детям.
    На День Победы мы всегда приезжали к деду. Он надевал все свои ордена, а их было немало, шёл на парад, стоял там на трибуне. Однажды, я тогда была уже постарше, дед показал мне письма к однополчанам. Война открылась мне в этих воспоминаниях совсем не такой, как о ней говорили официально. Это тяжёлая грязная работа, постоянный страх, бесконечные лишения. Но мой деда был настоящим героем! Это было понято из того уважительного тона, с каким обращались к нему его сослуживцы.
    Мы приезжаем в Сростки. Старый дом на берегу вечно шумящей Катуни. Там живёт младшая дедова сестра. Мы знакомимся с многочисленной роднёй, ходим в гости. Обязательно идём на старое кладбище.
    - Вот тут дед Фаттей, тут его брат, подальше дед Семён и бабушка Марья.
    Дед бережно касается старых памятников и железных крестов с завитушками, как будто гладит давно ушедших близких людей. Мне совсем не страшно, а как-то особо тепло на душе. Тут мои прадеды, а я их продолжение. Тянется в вечность крепкая нить рода Поповых. Подходит ещё кто-то из пожилых родственников. Я тихонько слушаю, как они вспоминают далёкое время, ещё до войны.
    - Ты, Василий Егорыч, - так по-сельски зовут здесь деда, - в начальники выбился, а не зазнался. Помнишь, как мы, бывало, улица на улицу песни пели, кто кого перепоёт? Чуб у тебя тогда был чёрный, а сейчас все кудри подрастерял.
    Дед смеётся, вспоминает, как в школе его за грамотность ругали, да как в опорках зимой по морозу бегали. В нём, пожилом, прожившим тяжёлую жизнь человеке, была постоянная радость. Однажды он приехал под Новый год. Я выздоравливала после очередной ангины, унылая бродила по дому. Всё пропустила – школьную ёлку, праздник на работе у родителей! Жди теперь целый год. А год – это почти вечность.
    - Да ты что! Год пролетит – не заметишь. Ёлка-то есть у вас?
    Ёлка, большая и пушистая, лежала на балконе. Дед отослал меня из комнаты, занёс её в дом и прикрыл дверь в комнату.
    - Ёлка с мороза, холодная, а ты ещё слабенькая. Пусть греется пока, а мы будем придумывать, как праздник веселей отметить.
    Дед был самым преданным ценителем моих талантов. Я показывала ему танцы, что придумывала на ходу, читала стихи, в том числе и те, что не слишком ловко сочиняла сама. Он по-настоящему мне аплодировал, и ему действительно нравилось это! Мой деда не посмеивался над наивным творчеством, а радовался вместе со мной. Новогодний спектакль был утверждён!
    Потом мы наряжали ёлку. Дед с азартом выбирал игрушки и пристраивал их на пушистых пахучих ветках. Его лицо светилось искренней радостью, не было в нем ни тени снисходительности, что бывает у взрослых, когда они принимают участие в детских играх.
    Потом наступил Новый год. Мне, как взрослой, разрешили сидеть за большим столом. Под ёлкой лежали подарки, но это было не самое главное. Я тоже приготовила сюрприз для всех. Это были короткие пожелания на узких листах бумаги, вырванных из тетради в клетку. Даже не пожелания, а добрые слова: «Самому доброму», «Самому умному», «Самому храброму», «Самому умелому». На одной полоске было написано «Самому, самому лучшему». Полоски я скатала в трубочки, сложила в чашку и попросила каждого достать по одной. Все, посмеиваясь, доставали пожелания. Деда не смеялся, а очень серьёзно достал свою полоску, приговаривая:
    - Как год начался, так и пройдёт.
    Конечно, мой деда оказался самым-самым лучшим! По-другому просто не могло быть. Я забралась к нему на колени, он поглаживал жидкие косички и то и дело приговаривал:
    - Самому, самому лучшему! Деду! Спасибо, Леночка.
Ссылка:  https://vk.com/photo-21506915_456240857