Знакомство со Христом

Посвящается моим дорогим родителям: Гольчиковым Леониду Васильевичу и Людмиле Александровне

Девочка Оля шести лет напряжённо лежала, сбив под собой простынь, на расправленном диване, где также находилось несколько её любимых игрушек, заботливо оставленных мамой,чтобы дочке было не так тоскливо и страшно одной в квартире. Однако девочка ими не играла. По правде сказать, наигралась вдоволь. Своё внимание, а точнее слух, она полностью сосредоточила на движении лифта и на шагах, то ли дело раздававшихся с лестничной площадки. Оля ждала маму, которая всё не возвращалась с работы.
Шёл 1990 год. Это переворотное,тяжёлое время не минуло стороной и Олину семью, жившую в северном городе Архангельске.Зарплаты папы, да ещё нерегулярной, стало катастрофически не хватать, кроме старшей, Оли, у супругов росла дочка Катя,на три года и четыре с половиной месяцев младше своей сестры. На семейном совете было принято непростое, но на тогдашний период единственно спасительное решение - выйти маме на работу Вроде бы ничего из ряда вон многие и многие женщины, имеющие детей, работают. Только в Олиной семье положение осложнялось тем, что девочка с рождения, в результате родовой травмы, болела одной из форм детского церебрального паралича, с поражением всех четырёх конечностей. Неходячая, не владевшая руками, но с сохранным интеллектом. Ни о каком детском саде, даже специализированном, не  могло идти и речи.  «Тяжёлая», «не обслуживающая  сама  себя»,  - сколько помнила (а помнила Оля себя и события из своей пока совсем короткой жизни с двухгодовалого возраста), постоянно слышала эти слова от врачей  и  просто  от людей. Ей было больно и непонятно слышать о себе такое, потому что внутри она ощущала себя иначе, абсолютно никакой, такой видели её другие, то есть обычным ребёнком, которому  хотелось радоваться (что девочка, конечно, делала), общаться и играть с ровесниками. Но всё же Оля в силу жизненных обстоятельств и оттого, что ей уже довелось превозмочь из-за болезни, была вдумчивее их и серьёзнее. Когда мама с папой объявили дочке о вышеупомянутом решении, причём всячески успокаивая и утешая, что это ненадолго, она у них умничка и обязательно выдержит, девочка, в душе которой разразилась великая буря сопротивления, перебарывая себя, согласилась с ним. Мама  на целых полтора года устроилась в ближайший детсад, что виднелся прямо из окон их квартиры, подсобным рабочим.
Оля в ожидании мамы с работы изучила путь лифта в подъезде: по характерной «мелодии» и продолжительности подъёма или спуска умела совершенно безошибочно определить, с какого этажа он вызван и на какой  приезжал. Каждый раз, слыша вызов с первого этажа (особенно когда по нехитрому расчёту мама должна вот-вот прийти, да в прочем и всегда, потому что девочка верила в чудо), Оля, стараясь не пропустить ни звука, с надеждой считала этажи. Когда лифт преодолевал половину пути, Олина надежда сразу возрастала. Если нет, то она снова и снова ожидала очередного вызова наверх.  Девочка буквально на  мгновение, дольше не могла из-за гиперкинезов  (избыточных, насильственных, патологических, внезапно возникающих, непроизвольных движений мышц по ошибочной команде головного мозга, сопровождавших её тело), замирала, затаив дыхание, когда лифт достигал шестого этажа, всем сердцем желая, чтобы поднялся ещё на один и там остановился. Заветный седьмой этаж, где и жила Олина семья.  Оле даже казалось, что лифт прибывал на их этаж с особо торжественным звучанием, отличным от  остальных остановок. Как же она мечтала его услышать… И каким же сильным случалось разочарование, если лифт не доезжал всего чуть-чуть или проезжал мимо, на этаж выше, или на последний, девятый. И так непрестанно: надежда сменялась разочарованием, а разочарование - новой надеждой. Двери кабины нередко открывались на их, седьмом этаже тоже, но данный факт отнюдь не означал, что вернулась мама. Это могли быть и соседи или кто-то посторонний, к ним приходивший. По звуку и количеству шагов Оле без промедления, в ту же минуту всё становилось ясно. Она ждала именно маму, потому  что знала: папа работает в другом городе, в Северодвинске, и приезжает домой стабильно не раньше семи вечера.
Мама работала посменно пять дней в неделю. Первая смена длилась с семи  утра  до трёх часов дня, вторая - с одиннадцати утра до шести вечера. В обеих сменах для Оли совсем скоро стали очевидны свои плюсы и минусы. Первая ей страшно не нравилась из-за того, что мама вместе с сестрёнкой уходила в детский сад ещё затемно, зато  возвращалась в разгар дня, до захода солнца. Вторую смену девочка любила за то, что при её пробуждении мама была дома и без малого целое утро проводила вместе с ней, однако приходила с работы, когда за окном, и подавно в квартире, где лежала Оля, вовсю царила темнота. В осенне-зимний  сезон солнце на Севере встаёт поздно и рано покидает небосвод. С двадцатых чисел октября и до второй половины января долгота светового дня значительно сокращается и составляет всего несколько часов. По утрам рассветает лишь в десятом часу, а уже в четвёртом начинает спешно вечереть. Как раз это время года оказалось для Оли настоящим испытанием, весной и в первую половину осени оставаться одной было чуть легче. Девочка не ходила ногами, но научилась благодаря маме ползать на коленках - таким образом она и передвигалась по небольшой двухкомнатной квартире. Невероятно любившая ползать, Оля  почти никогда не обращала  внимания на свои огрубевшие от вечных мозолей, шершавые коленки. Стремление к самостоятельной двигательной активности прямо-таки фонтанировало в ней настолько интенсивно, что только чувствительная боль от их затвердения или, наоборот, образовавшегося нарыва удерживала, хотя и ненадолго, её от этого занятия, что являлось сущим наказанием. Оля считала зря прошедшим, безотрадным день, в котором не ползала. Когда же мама начала работать - девочка наотрез  отказалась, по крайней мере изредка для разнообразия, оставаться одна на полу, предпочитая сидеть или лежать в их с сестрёнкой маленькой комнате - так в семье называли детскую - на диване. Спальное место почему-то представлялось ей наиболее безопасным во всей пустой квартире. Традиционно вечером, накануне первой смены, мама старательно убеждала Олю спать утром после своего ухода. Но напрасны были все мамины уговоры. Только входная дверь ею закрывалась (что мама делала как можно тише), девочка открывала глаза, и даже раньше, и больше никак не могла их сомкнуть. В обволакивавшей всё темноте, словно околдованная, подвинувшись вплотную к стенке и свернувшись в комочек, лежала на одном правом боку, лицом на противоположную  сторону комнаты, чтобы лучше обозревать её всю, или на спине, глядя вверх, и прислушивалась к каждому шороху. Соседи за стенкой и под  квартирой, этажом ниже, жили неспокойные: нередко ругались и хлопали дверями. От резких, внезапных звуков Оля тут же вздрагивала, «подпрыгивала» - последствие болезни. Сердце её тогда учащённо билось громче обычного, а руки и ноги от внутреннего и умственного напряжения стягивал ещё сильнее и без того повышенный мышечный тонус. Расслабиться, а  тем более заснуть, не получалось.  Лишь с исчезновением густой синевы за окном, когда в комнате светлело, девочка, осмелев, начинала себя чувствовать увереннее: переворачиваться с одного бока на другой и вставать на коленки. Сидя на них, играла, точнее, беседовала с куклой или ещё с какой лежавшей рядом игрушкой. Непослушные руки не подчинялись ей, напротив, мешали самопроизвольными, неконтролируемыми движениями, из-за чего она часто себя царапала и стукала. Зная эту особенность собственного тела, Оля, остерегаясь нечаянно задеть кого-то или что-то, как уже случалось, прижимала руки крепко-накрепко к груди. Лучшего способа обезопасить других она не видела. Так, оставленные мамой игрушки девочка только пододвигала к себе ближе и разговаривала с ними: иногда - вслух,  а в основном -  мысленно. Однажды мама, изучившая свою старшую вдоль и поперёк, отчётливо уразумевая, что после её ухода на работу ранним утром та нисколечко не спит, пошла на хитрость: сказав, что папа сегодня не уехал на завод, у него отгул, и он спит, и чтобы она тоже спала спокойно, ничего не боялась. Девочка не сразу, чувствуя подвох, но всё же поверила словам мамы. Правильнее заметить, ей очень хотелось верить, что в  тёмный, ничем не отличавшийся от ночи час она не одна, что за стенкой, в другой комнате папа, пусть даже он спит (хотя папа всегда вставал рано). И Оля внутри себя переживала состояние, непохожее на обычное, будничное: отсутствовало щекотливо-щемящее, тревожное чувство в сердце, её не пугал окружавший мрак и шум, доносившийся извне. Она лежала без лишнего напряжения и на несколько минут, но задремала. Открыв глаза  ещё при сумерках, без всякого страха села на коленки и стала терпеливо ждать, когда проснётся папа. Вслушиваясь в тишину, периодически негромко звала его.  Только когда в свете нового дня сумерки совсем растворились и отёкшие ноги, стянутые от долгого сидения судорогой, вконец онемели, убедилась, что одна  дома, и с трудом,  обречённо опустилась на подушку. Работая в первую смену, мама в районе одиннадцати, приблизительно за час  до полудня прибегала на минут двадцать, чтобы покормить дочку и посадить на  горшок. Заведующая в детсаду  и мамины напарницы знали про Олю и относились с пониманием, отпуская женщину ненадолго домой в середине утренней смены и на час раньше - в вечернюю. Девочка пока что не умела определять время, но по собственному, детскому расчёту (как уже сказано выше) догадывалась, когда примерно ждать маму, и начинала с обострённым вниманием прислушиваться к лифту. В предобеденный час мама торопливо открывала входную дверь, вбегала в квартиру, наспех скидывая с себя верхнюю одежду (а иной раз и вовсе не разуваясь), на скорую руку разогревала заранее приготовленный обед и кормила Олю, приговаривая, чтобы та делала всё по-шустрому, потому что ей нужно незамедлительно возвращаться на рабочее место. Девочка это прекрасно понимала и старалась её не задерживать. Но в тот день, когда  она была, как ей казалось, несправедливо обманута мамой, сказавшей, что папа сегодня дома, в сию же минуту едва перешагнула женщина порог, без предисловий выразила своё полнейшее недовольство. На что мама, улыбаясь, ответила, как иначе она могла поступить и обещала больше так не делать. На том и  порешили. Покормив Олю, перед уходом, мама спустя некоторое время по устройству на работу стала включать ей радио. Эту идею (чтобы дочке скрасить хоть немножко одинокие, серые будни) подсказал папа, с детства слывший заядлым радиолюбителем. Он специально перевесил однопрограммник, вещавший на волне «Всесоюзного радио», ниже над диваном, так, чтобы возможно было дотянуться. Девочке очень нравилось слушать передачу «В рабочий полдень», в которой звучал концерт по заявкам. Оля  любила музыку: эстрадные и детские песни, многие знала наизусть. Она имела отличную память, что позволяла ей быстро, буквально с ходу запоминать читаемые родителями стихи и сказки, а также музыкальные композиции, постоянно лившиеся в их доме вначале с пластинок, из радиоприёмника и  телевизора, а позже - из катушечного бобинного магнитофона. Поэтому, услышав по радио знакомую песню,  начинала внутри себя, а нередко и вслух, подпевать. Подпевала, конечно, как могла,  не успевая за словами исполнителя, но от души. Олина речь, тоже затронутая болезнью, была нечистой и для многих непонятной. Для многих, но только не для мамы с папой и маленькой сестрички, с которыми Оля легко и беспрепятственно общалась, и со своими родными тётями, замечательно её понимавшими. А старшие двоюродные братья и сестра в пору школьных каникул неизменно отзывались поочерёдно провести с ней несколько деньков. Время с ними пролетало незаметно. В медицинской же карте девочки, необычайно толстой и увесистой для  ребёнка шестилетнего возраста, невропатологом было записано, что она говорит всего десять слов.  Объяснение этому простое: Оля остро чувствовала к себе отношение окружающих, в частности врачей, с которыми приходилось регулярно сталкиваться, и, заметив, что на неё  смотрят лишь как на больную или как на растение, сознательно не шла на разговор. Когда заканчивался уж больно пришедшейся по душе концерт по письмам слушателей и начинались новости, а после - взрослые, неинтересные для Оли программы, она выключала радио, часто долго и упорно. Обхватывала правой рукой левую выпрямленную руку и прижимала к груди, тем самым пытаясь с обеих сторон её  зафиксировать, чтобы бесконтрольно не болталась, далее, ждала, когда накрепко стиснутые спастикой (нарушением нервно-мышечной деятельности, для которой характерен повышенный тонус) в кулак пальцы разожмутся, чтобы смочь дотянуться ими до круглой ручки радиоприёмника. Следовало только повернуть её влево. Непослушные, изведённые, растопыренные в разные стороны пальцы попадали куда угодно и  на  саму ручку увеличения и выключения громкости, но вместо того, чтобы  уменьшит, они неоднократно делали звук, наоборот, ещё громче, прибавляя Оле работу. Она считала, что радио удавалось выключить быстро, если справлялась с этим в течение десятиминутного выпуска  новостей. Но так удачно бывало далеко не всегда. Короче, раз на раз никак не приходился. Как-то руки, сдерживаемые всеми силами Оли, вышли из-под её контроля, взметнувшись в воздухе, задели корпус радио. Оно повисло на стене, стойко держась на одном шурупе до самого приезда папы с работы. И девочка была вынуждена до сколь долгожданного маминого возвращения прослушать все программы и выпуски новостей, передаваемые в эфире. Но они не затмили «музыку» лифта, что хорошо слышалась даже сквозь говорение радио. Осенью, когда за окном стало вечереть заметно раньше с каждым  днём, Олина семья начала думать, как страшно боявшейся  одиночества без света девочке не лежать в потёмках. На первых порах мама среди бела дня оставляла зажжённым настенный светильник, что впустую горел в продолжение нескольких часов, терпеливо дожидаясь своей очереди, чтобы наконец-то засветить в полную мощь. Впрочем, светил он всего-навсего на расстоянии расправленного дивана. Остальное пространство комнаты утопало в таинственном полумраке, отчего Оле было жутко не по себе -  она в прямом смысле лежала вся съёжившись. На выручку пришёл папа, смастеривший на заводе вместе со своими коллегами лампу дневного света в форме длинной стеклянной белой трубки, крепившейся к стене над диваном и превосходно освещавшей детскую. Лампа работала от электропитания. Оставалось только решить: как Оле её зажигать, поскольку общедоступным способом с помощью выключателя, расположенного на проводе, сделать это невозможно. Девочка сама предложила родителям единственно приемлемый для неё вариант, который  состоял в следующем: уходя во вторую смену, мама должна вставлять вилку шнура лампы в розетку электрической сети, но не до конца,  а  так, чтобы Оля при наступлении сумерек, подползя к ней, лбом вдавливая её до предела, включала свет в комнате. Мама с папой отнеслись весьма скептически и настороженно  к неординарному решению дочки,  однако, не найдя вообще другого способа и поговорив  с ней  о мерах безопасности, дали своё согласие.  Оля ждала данного ответственного  часа и готовилась к нему заранее, прокручивая в голове все детали: нужно тихонько подползти к розетке, предварительно, как обычно, крепко прижав к груди руки, чтобы не смахнуть хрупкую конструкцию, затем ровно, точно по центру, ни в коем случае не дёрнувшись, приложиться лбом к вилке и надавить, чтобы полностью вошла в гнездо. Для девочки имело огромнейшее значение, что она самостоятельно, без чьей-либо помощи может зажечь свет. В тот момент, когда это получалось, наряду с зажжённой лампой в Оле вспыхивало радостно-приподнятое чувство, которое её укрепляло. Да и в ярко освещённой комнате ожидание уже не тянулось  так медлительно-вяло. Но пару раз девочке довелось остаться без света, невольно уронив вилку провода лампы на диван. Обида вперемежку с горечью собственного бессилия, оттого что  одним неловким движением всё разрушила, пронзала Олю, и, ругая себя за неосторожное управление телом, она сейчас же ложилась на подушку. Лёжа на спине, скованная мышечной спастикой, по причине гнетущих мыслей и возраставшего страха, наблюдала, как с каждой новой минутой комната и видневшаяся часть коридора погружались во тьму. Впервые, сидя одна дома и оказавшись в такой ситуации, девочка расплакалась. Накопившиеся в груди и не с терпимо давившие, беспросветные, как мрак, в котором находилась, чувства захлёстывали через край чаши Олиной души  и стремительно рвались наружу. Не в силах их сдерживать, она дала волю слезам. Слёз хватило аж до прихода мамы. Периодически, правда, делала короткие паузы, тяжело всхлипывая, вслушивалась  в почти непрерывную работу лифта в надежде, что он вот-вот привезёт маму. Однако ждать пришлось достаточно долго. Мама же, выйдя за калитку детского сада вместе с младшей, Катей, с ходу, по привычке, бросила взгляд на  потемневшие три окна на седьмом этаже их девятиэтажки  и  побежала домой.
В один прекрасный выходной воскресный день Олины родители возвратились из храма. Оля не помнила, чтобы папа с мамой ходили туда раньше,  и мало, практически ничего не знала об этой стороне жизни. Девочку ещё не крестили (знаменательное событие произойдёт через несколько месяцев после памятного воскресенья, на восьмом году её жизни). Папа тогда подошёл к Оле, опустился рядом на корточки, поскольку она ползала на полу, и, держа на ладони небольшую иконку, сказал: «Это наш Господь, Иисус Христос, Он на небе, всё видит и знает, с Ним можно разговаривать»,  -  и перекрестился перед образом. Для девочки услышанное стало настоящим  откровением. Она пристально, не отводя взгляда, смотрела на Спасителя, и глаза у неё с каждым мгновением всё увеличивались. Тёплое чувство необыкновенной, ни с чем не сравнимой радости и  защищённости, незнакомое доныне, внезапно наполнило Олино сердце. Весть о том, что они в мире не одни, что есть Господь, Который с небес за всем наблюдает, одновременно успокаивающе и вдохновляюще подействовала на Олю. Иконку Христа с раскрытой Книгой в руке единогласно  решили повесить на стене в маленькой комнате, над Олиным диваном. Утром следующего дня, когда девочка снова осталась одна, ей уже не было, как прежде, так одиноко и страшно. С тех пор, лёжа в постели, Оля непременно устремляла свой взор на образ Спасителя и наивно, по-детски разговаривала с Ним, с постоянством прося лишь об одном… чтобы мама скорее вернулась домой. Девочка твёрдо чувствовала: Господь рядом, слышит её и отвечает радостным  приходом мамы.
Ссылка:  https://vk.com/photo-21506915_456240937